На вторые сутки после бегства из усадьбы Карамана, дождавшись вечерней поры, он устроил ловушку. Путь, выбранный Абдаллой, вел в узкое глубокое ущелье, мимо бурного уэда, и Серов, отправив с мулами мавра и Кактуса Джо, велел остальным бойцам подняться на склоны. Там они и засели, имея при себе мушкеты и дюжину набитых порохом горшков. Все прошло как по писаному. Преследователи, три десятка человек с двумя собаками, устали к концу дневного перехода и, завидев ручей, ринулись к воде. Их забросали пороховыми гранатами, оставшихся в живых добили из мушкетов, кроме двух магрибцев, которых Серов допросил. Но знали они немногое. Вроде бы месяца два или три назад что-то случилось в саду у караманова дома или у хозяйственных служб – стрелять не стреляли, но шум какой-то был, и Одноухий после этих событий ходил мрачнее тучи. Возможно, турок, командир отряда, смог бы что-то еще рассказать, но получил горшком по темени и валялся теперь у ручья безголовым.
После такой успешной операции Серов решил, что с погоней все закончено, но то была ошибка. Турок, оставшийся без головы, просто оказался самым шустрым, самым торопливым – за что, видать, Аллах его и наказал. За ним шел большой отряд, четыреста сабель и десяток псов, а начальствовал над этим войском опытный предводитель – во всяком случае, он своих сил не распылял, и заманить его в засаду никак не удавалось. С другой стороны, с дюжиной бойцов засаду на батальон не устроишь; тут можно только отбить атаку, оторваться и бежать со всех ног. Что Серов и делал. Сзади его теснили, от побережья отрезали, на юге дышала зноем пустыня, но путь на восток оставался свободным, и тактика была ясна: отстреливаться, идти к Ла-Калю и не дать себя окружить.
Он присел за скалой и перезарядил мушкет. Ползать по камням со всем снаряжением было не подарок – мушкет, горшки, сумка с пулями и пороховница тянули фунтов на двадцать, а кроме них имелись еще два пистолета, шпага и кинжал. Майское солнце в Алжире палило так, что подмосковная жара казалась разминкой перед финской баней, скалы дышали зноем, воздух теснил грудь, пыль забивалась в рот и ноздри. Зато позиция была неприступна: слева втыкался в небо утес тысячефутовой высоты, справа зияла пропасть, а между ними – россыпь каменных глыб, надежное укрытие, где можно спрятаться и, оставаясь невидимым, палить в щели как в бойницы. От россыпи склон уходил вниз градусов под пятьдесят и просматривался отлично, так как был абсолютно голым, ни деревца, ни кустика. Зелень начиналась ниже, в полутора сотнях шагов, и там, среди зарослей и корявых сосновых стволов, засели магрибцы. Хоть и было их четыре сотни, но в атаку они не рвались: слишком крут подъем, а за камнями – меткие стрелки.
Впрочем, четыре сотни было неделю назад, во время первой стычки, а их с тех пор случилось пять или шесть. Серов полагал, что в этих схватках враг потерял двадцать или тридцать бойцов, не считая раненых. В горной местности даже небольшой отряд мог отбиться от превосходящих сил и уйти, оставив противника в полном недоумении – в том ли ущелье искать беглецов или в другом, в третьем либо в четвертом. Если бы не собаки, они растворились бы в этих горах словно ночные тени, но псы у пиратов были отличные и всякий раз отыскивали след. Перебить их никак не получалось, подстрелили лишь двоих.
Серов подумывал о том, чтобы пройти ручьями, но в этих краях они текли не по пути, с гор на равнину, то есть с юга на север. Да и речки эти были непохожи на российские или кавказские – выбивались из скалы, струились на три-четыре мили и исчезали под каким-нибудь камнем. Не реки, не ручьи – уэды! Имелись тут потоки и побольше, в глубоких каньонах, прорытых водой за многие тысячелетия, но приближаться к ним оказалось опасно. Здесь, на крутых склонах над ложами уэдов, жили кабилы, не слишком жаловавшие чужаков. Турки, арабы, мавры, европейцы – им было без разницы; любого пришельца встречали пулями, стрелами и камнями. Эти дети гор обитали в деревнях, прилепившихся к обрывистым склонам и выстроенных в форме конуса, так что крыши домов нижнего ряда служили основанием для верхних жилищ, а ряды постепенно сужались к венчавшей этот муравейник башне-цитадели. Попасть в такие селения можно было только по приставным лестницам, и в этот век, не знавший ни ракет, ни вертолетов, они казались совершенно неприступными.
Серов и трое братьев Свенсонов держали оборону в центре, Хрипатый с Кактусом Джо, Деласкесом и Риком прикрывал левый фланг, на правом засели Кук, Форест, Морти и Герен. Абдалла скучал в тылу, при мулах; Серов боялся, как бы его не ранили, и берег, как собственное око. Не для того он спас Абдаллу от посягательств Хрипатого, чтобы потерять проводника в случайной перестрелке.
С половиной мулов пришлось расстаться – двух, сбивших копыта о камни и захромавших, Серов велел отпустить, а третьего зарезали и съели, чтобы сберечь продовольствие. Запас подходил к концу, пуль и пороха тоже было немного, так что приходилось стрелять наверняка. Серов страшился рукопашной схватки, понимая, что с сотнями сарацинов его людям не справиться. Тактика его была простой: прикончить полдюжины магрибцев и, пользуясь их замешательством, делать ноги.
Кусты внизу зашевелились, в зелени замелькали смуглые тела и белые одежды, сверкнула сталь ятаганов и сабель. Серов поднял руку.
– Внимание, камерады! Они собираются атаковать. Огонь по моей команде!
Он наблюдал за перемещением противника, прислушиваясь к ругани турок-главарей, поминавших Иблиса, шайтана и прочую нечисть. Похоже, турки гнали своих подчиненных плетьми и палками, а те совсем не хотели вылезать из кустов. И правильно! Склон шириною в двести футов, крутой и голый; солнце бьет в глаза и укрыться негде. Половина атакующих поляжет, не добравшись до камней.